— Ты не думай, это совсем не так, как на аэротакси. Это совсем по-другому, — как будто прочитав её мысли, продолжил Павел. — Когда я был маленький, меня сюда дядя Серёжа привозил. Это был такой парк аттракционов, в стиле ретро. Ну, знаешь, когда-то такие парки были в каждом городе. А потом тут вот построили один, для любителей старины. Правда, его уже лет десять как закрыли.
— Да? А как же… — вырвалось у Ники.
— Мы года три назад приезжали, я ребятам показывал это место. А Димке приспичило покататься. Ну, если ему что-то в голову взбрело — тут с ним можно либо драться, либо помогать. Третьего не дано.
Ника улыбнулась.
— Так что пришлось помогать, — развёл Павел руками. — Мы с ним с панелью оператора немного похимичили и нашли, как всё включить. Честно говоря, я боялся, что за три года тут всё окончательно обесточили, но ошибался, к счастью.
Так странно оказалось слышать от него слова «я боялся», так неожиданно видеть его смущение, что Нику захлестнуло незнакомое ей до сих пор чувство. В нём сплелись восхищение, удивление, тоже смущение и совершенно новая, не испытанная ранее нежность. Хотелось оказаться не напротив, а рядом, хотелось всё-таки запустить руки в это рыжее золото. «Стоп, Ника, — оборвала она сама себя. — Если бы он всего этого хотел, он бы сам сел рядом. Так что держи свои эмоции при себе».
— Ритка тогда визжала, как маленькая, — сказал Павел и вдруг замолчал, как будто решил не продолжать.
— Паш, а кто такой дядя Серёжа? — спросила Ника, чтобы избавить его от необходимости срочно искать тему для продолжения разговора.
Он некоторое время смотрел в сторону реки, медленно уплывающей вниз она уже успела пожалеть, что спросила.
— Это друг моих родителей, — тихо сказал, наконец, Павел. — Я у него жил года полтора, после того, как они погибли. Мне тогда пять лет было.
— Прости, я не знала… — тихо произнесла Ника.
— Я не говорил, вот и не знала. Тут не за что извиняться.
Ника молча кивнула. Она видела, что он собирается продолжать, и приготовилась ждать так долго, как потребуется.
— Родители оставили меня у дяди Сережи, а сами полетели на Венеру. Там проходила какая-то научная конференция. Они были биологами.
Ника заметила, что сидит со стиснутыми до онемения руками. Она чувствовала, что сейчас Павел рассказывает ей то, что мало кто слышал, во всяком случае, от него самого. Почему он вдруг решил, что Ника должна знать эту историю, она не понимала, но для неё это неожиданное доверие значило очень много. Поэтому она затаила дыхание и боялась пошевелиться, чтобы не помешать.
— Они взяли билет на обычный лайнер, который шёл с Луны. Почти сразу после старта лайнер был захвачен террористами, которые требовали… Впрочем, это сейчас не имеет значения. Во время захвата лайнера космическим спецназом погибли шестеро заложников. И мой отец.
Ника прижала руку ко рту. И он тоже. И по нему проехалось то же самое! Это было совпадение, одно из самых неожиданных и тяжёлых на Никиной памяти. Но ещё тяжелее было слышать, как мертвеет недавно ещё живой и весёлый голос, видеть, как стремительно потухает взгляд всегда ясных глаз.
— Маму тяжело ранили. Её ещё успели привезти на Землю.
…Они приехали в центральную больницу так быстро, как смогли. В большом зелёном холле дядя Серёжа нервно мерил расстояние от стены до стены широкими шагами — он уже всё знал, включая и то, что Алина Лазарева умирает, и спасти её вряд ли удастся. А Пашка сидел на большом жёстком диване и терпеливо ждал, когда его пустят к маме. Он иногда ловил на себе странный взгляд дяди Серёжи, и от этого внутри всё переворачивалось и становилось страшно, хотя взгляд был не пугающий, а наоборот — как будто дядя Серёжа вот-вот заплачет. Только это и было самое страшное.
Подошедший врач в зелёном халате что-то тихо говорил дяде Сереже, не глядя в сторону мальчика на диване. Потом замолчал, а дядя тяжело подошёл к Пашке, присел рядом с ним и тихо сказал, что мамы больше нет. Что папы нет тоже, что всё это из-за террористов, что теперь Пашка, наверное, будет жить с ним, что он, дядя Серёжа, никому его не отдаст.
— Я хочу к маме, — тихо перебил Пашка.
Дядя Серёжа замолчал и как-то беспомощно посмотрел на врача. Тот подошёл ближе, тоже присел так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с Пашкиным.
— Понимаешь, её очень тяжело ранили. Мы не смогли ей помочь, и она умерла.
— Я понял. Я хочу видеть мою маму, — упрямо повторил он.
Да что они, не понимают, что ли! Он знает, что такое «умерла», мама и папа рассказывали ему об этом. Но ещё он знает, что потом её не будет уже совсем, он никогда её больше не увидит. Так говорили родители. Когда человек умирает, его больше никто не видит. А сейчас мама здесь, за этими зелёными стенками. И на неё ещё можно посмотреть.
Мужчины переглянулись, и дядя Серёжа едва заметно кивнул. Врач снова перевёл взгляд на Пашку.
— Тогда я должен тебя предупредить.
И он сказал, что мама совсем не такая, какой он привык её видеть, что на ней ссадины и синяки, что у неё в руках много специальных трубочек, что вокруг разные приборы, и что в операционной могли не успеть убрать кровь…
Пашка молча слез с дивана. Пусть всё это будет, но он хотел к ней.
В операционную дядя Серёжа ввёл его за руку, но мальчик высвободился, когда увидел маму, лежавшую посередине комнаты на белом столе. Действительно, от блестящих непонятных приборов к ней тянулись трубочки и провода, и белая рука на краю стола была вся в ссадинах, как будто мама упала с велосипеда, как Пашка пару месяцев назад.