Рыжая птица удачи - Страница 146

146

Сегодня в клинику посетителей не пускали. К Рите он не ходил, и день был ещё более пустым, чем обычно, а вечер — ещё более мучительным. Он думал, что со временем станет легче. Ничего подобного. Прошло уже почти две недели, а становилось только тяжелее. И так теперь будет всегда.

Дмитрий никогда не задумывался о том, зачем он живёт. Однажды, когда зашёл разговор с Пашкой об этом, тот сказал, что искать смысл жизни вне себя — бесполезное и даже вредное занятие. Он говорил что-то ещё, но Дмитрий не стал вникать. А зря. Дурак, ведь больше никогда они не поговорят, и он так и не узнает, что хотел сказать Феникс. И никогда сам не скажет ему всё то важное, что не считал нужным говорить раньше.

Тогда Дмитрий забыл об этом разговоре. А сейчас всё чаще его вспоминал. Не прав ты, Паша. Внутри себя искать этот самый смысл ещё более бесполезно. Нет в нём, в Индиго, ничего, ради чего стоит жить. Пустота и только твоя смерть, Пашка. И всё. Но есть Рита. И вот ради неё жить нужно. Потому что если её сейчас бросить одну, то будет ещё хуже, чем когда он оставил её, уйдя в армию. Ей нужно помочь выбраться. А потом… А потом будет видно.

Все эти мысли не уводили от главного. От того, что мучило его все эти бесконечные дни после рокового выстрела. Как жить с тем, что он сделал? Как жить, если он теперь один? И никогда больше спокойный уверенный голос не скажет: «Всё будет нормально, Димка, справимся». Никогда больше не ляжет на плечо сильная тёплая ладонь, которая усмиряет ярость и гнев.

Чёрт побери, Пашка, если бы я тогда понял, если бы увидел, если бы почувствовал! Я бы заставил эту ящерицу выстрелить. Это я должен был умереть, я, не ты!

Он должен был сказать «Я сам, это моё, не надо, Пашка», и сам должен был сдохнуть в этих чёртовых джунглях. Эх, Ника, знала бы ты всё до конца!

Тот последний их с Павлом разговор… Если бы он не был так занят собственными переживаниями и немного надавил, Пашка рассказал бы ему. Рассказал бы, сейчас Дмитрий был в этом уверен. Они вместе что-нибудь придумали и обошли бы эту «Диану», и Пашка был бы жив, и Хан остался бы с носом.

И голос Хана: «Рассказывать или будешь дальше в своём клубе прохлаждаться?», и снова он: «Да, Дима, он тебя научил доводить дело до конца. Только вот до осознания последствий не научил доходить».

«Удобное кресло. Феникс его для гостей берёг, правильно делал…»

И его собственное: «…Работник «Дианы» или просто наблюдатель — неважно, но он знал».

Вербовщик. Он и к Пашке приходил. Сидел в том же самом кресле.

— Мать твою, Хан! — вырвалось у него.

Неожиданно все разбросанные паззлы общей картины встали на место. Дмитрий тупо смотрел на ковёр под ногами, не в силах пошевельнуться.

Да Хан просто свёл их на этой охоте.

Хан.

Вот и появился чёткий смысл в этой жизни. Нет, стреляться он сейчас не будет. И потом не будет. Но, в любом случае, сначала он найдёт его.

Дмитрий медленно поднялся на ноги, рука нашарила бутылку на столе. И вдруг, словно внутри распрямилась туго скрученная спираль-пружина, рука крепче сжала горлышко и с силой запустила тяжёлой бутылкой в стену. Удар, звон, пятно на светлой стене и его, Дмитрия, всё тот же хриплый, но уже полный силы и ярости голос:

— Тварь!

* * *

Как и год назад, у космопорта Нику встречал Аристов на своём неизменном белом аэрокаре. На этот раз он был почти такой, как раньше — приветливая улыбка, глаза весёлые.

— Привет, малышка, — сказал он, принимая её сумку. — Устала в полёте?

Ника молча кивнула, постаралась улыбнуться.

— Ты вовремя, ещё немного, и меня не застала бы, — продолжил Володя, усаживая её в салон. — Я через неделю на Землю лечу, и надолго, почти на месяц. Сначала конференция, потом меня просили прочесть пару лекций.

Ника слушала его негромкую речь, не особенно в неё вникая, и думала о том, что время лечит. Прошёл год, как не стало Инги. А Володя снова улыбается. Может, и она научится через год улыбаться?

Отец встретил её в саду.

Ника, оставив сумку у аэрокара, быстро подошла к нему, обняла, и они долго стояли на дорожке, пока их не окликнул глубокий, знакомый Нике до боли в сердце голос:

— Ну, Андрей, ты бы выпустил дочку. Она же только приехала, дай ей хоть в дом пройти.

Орест подошёл ближе.

— Здравствуй, девочка, — сказал он.

Ника отстранилась от отца и тут же была заключена в другие объятия. Орест. От него, как всегда, пахло дорогим табаком и кремом после бритья. От этого родного знакомого запаха защипало в носу и на глаза навернулись слёзы. Орест будто почувствовал это — прижал ещё крепче, его губы мягко коснулись её макушки.

— Всё нормально, — произнесла Ника охрипшим голосом и, оторвавшись от него, прошла в дом.

Карина пришла тем же вечером, после работы. Ника встретила её в холле, они вместе поднялись наверх, в комнаты. Карина держалась на удивление сдержанно, старалась не смотреть по сторонам и расслабилась только в комнате Ники, когда они закрыли двери. На молчаливый вопросительный взгляд неопределённо пожала плечами и криво усмехнулась.

— Не хотелось бы сейчас с начальством пересечься. Я в «Артемиде» работаю, помнишь?

Ника поняла.

Карина принесла с собой вино.

— Моё любимое, — сообщила она, доставая из сумки фигуристую бутылку. — За встречу.

Ника кивнула, достала два бокала. Карина некоторое время наблюдала за ней молча, а потом решительно взяла за руку и усадила на диванчик.

— А теперь рассказывай, — скомандовала она. — Это из-за парня, да?

Ника грустно усмехнулась.

146