Рыжая птица удачи - Страница 250

250

— Хан — сволочь, — вдруг произнёс Дмитрий, не поднимая головы. — Но он знал, что делал. Он знал, что я готов расшибиться, только чтобы не навредить Пашке больше, чем я уже это сделал. Он сказал две вещи, которые я сам никогда не признал бы, даже мысленно.

Ника снова хотела остановить, не надо… Но промолчала.

— Он сказал, что я использую эту ситуацию для принесения себя в жертву. Для искупления своих грехов. И он был прав. Был другой выход, был. Но я его не принял. Опять заигрался.

Ника шумно вдохнула внезапно ставший как будто очень горячим воздух. Ничего себе, игры…

— А ещё он сказал, что понимает, как можно гордиться таким другом, как Пашка. И как можно его любить.

О, это Ника понимала ничуть не хуже.

— Я чуть не погубил человека, которого люблю больше всех, — почти шёпотом сказал Дмитрий. — Я никогда раньше не понимал, насколько это так. Я мешал ему жить, я впутывал его в дурацкие истории, я злил его, смеялся над ним и с ним вместе, мы вытаскивали друг друга из таких передряг, когда казалось, что это финиш, и мы уже не выберемся. Я так привык к его присутствию в моей жизни, что почти перестал понимать, как он для меня важен. Мне нужно было убить его, чтобы это понять. Вот чего я никогда себе не прощу.

Ника стояла неподвижно и только стискивала пальцы. Она уже не стремилась уйти, она не могла сейчас бросить Димку — сейчас, когда он так раскрылся, когда доверил ей свои самые тайные страхи, сомнения и те чувства, которые не давали ему свободно жить. Она вспомнила, как пару часов назад в этой самой комнате швыряла ему в лицо жестокие, злые обвинения и не удивлялась — почему он не защищается. Тогда ей казалось это правильным. Теперь она понимала — самое ужасное заключалось в том, что ему это тоже казалось правильным. Кажется и сейчас. Но это не правильно и не справедливо! Димка говорит верно некоторые вещи. Да, он своим легкомыслием и беспечностью приносил неприятности и себе, и Паше, но это же не стоит тех страданий, которые он перенёс, расплачиваясь за свои ошибки! Она уже осознала, поняла, что в случившемся здесь, на Каджеро, Димка виноват не больше, чем сам Паша. И что то наказание, которое он себе сам назначил, не без помощи этого ублюдка, Хана, непомерно велико и несправедливо.

— Всё это закономерно, — словно откликаясь на её мысли, сказал Дмитрий. — Хан снова был прав. Я долго не понимал, что со мной происходит, а он понял всё с самого начала.

— О чём ты? — изумилась она.

Он долго молчал, так долго, что ей показалось — передумал, но он всё же сказал:

— Я ведь действительно люблю его. И для него готов сделать всё, что угодно. Насколько всё, я сам не понимал, пока Хан не помог. Я не знаю, что это, Ника. Но так нельзя. Если бы сам Пашка узнал…

— Глупый мальчик. Разве можно стыдиться любви?

Он ожидал услышать что угодно, только не эти слова. Ника прочла это во вскинутом на неё непонимающем взгляде. Она сделала два шага и опустилась на пол, так, чтобы её лицо оказалось на одном уровне с его. Протянула руку и нежно убрала упавшую на его лоб смоляную прядь волос, заглянула прямо в глаза.

— Ты не можешь его не любить. Он тебе больше, чем друг, больше, чем брат, и ты ему — тоже. Я знаю, потому что он сам так говорил. И потому, что я не слепая. Я с самого начала чувствовала, как много вы друг для друга значите. И в том, что это больше дружбы и ближе кровного родства, нет ничего ужасного, — Ника перевела дыхание и продолжила, пристально глядя ему в глаза, стараясь, чтобы ни одно её слово не ускользнуло от его понимания, донести до него не только сами слова, но и все свои чувства, всё, что она долго растила в себе, и чем теперь хотела наполнить его опустошённое сердце, вернуть его к жизни, доказать, что он лучше, выше, чище, чем ему кажется. Она говорила то, что никогда раньше не произносила вслух, но что жило в ней всегда.

— Любовь — это то, чем мы живём. И у неё нет различий для мужчин, женщин, старых, молодых, красавцев и уродов. Она может быть взаимной и неразделённой, духовно-платонической или возвышенно-сексуальной, нежной и кроткой или буйной и всепоглощающей… Любовь во всех её проявлениях — высшее чувство, данное людям, это сила, которая держит этот мир, которая даёт жизнь. И если она коснулась тебя, ты становишься больше, чем мужчина или женщина. Неважно, кого ты любишь, неважно, что думают другие, непонимающие. Нет ничего, что может унизить и растоптать любовь.

Ника замолчала. Дмитрий не шелохнулся, но его горящие глаза ни на секунду не отрывались от её лица, пока она говорила и потом, когда она замолчала.

— Ты думаешь, Пашка тоже это понимает? — тихо спросил он.

Ника улыбнулась, впервые за этот день легко и свободно.

— Конечно. Даже не сомневайся, — она не стала подавлять внезапно вспыхнувшее желание и с удовольствием растрепала отросшие чёрные кудри. — И ещё. Он тоже любит тебя, глупый мальчишка.

Хан сидел на дороге. Воздух с жутковатым присвистыванием входил в лёгкие. Несмотря на боль во всём теле, на несколько шатающихся зубов и с трудом восстанавливаемое дыхание, он улыбался. Индиго не сделал этого. Слабак. Баба остановила. Да и не убил бы ты, сопляк. Вся твоя ярость выеденного яйца не стоит.

— Сопляк, — сипло произнёс он вслух и медленно поднялся на ноги. Где-то тут валялся излучатель. Куда его этот гадёныш отбросил? Левее… ещё левее…

Еще левее на дороге обнаружились высокие ботинки егеря, надетые на ноги, судя по размеру, высокого и крупного человека. Излучатель лежал на притоптанной траве точно за ним. Человек стоял неподвижно и молчал. Как будто ждал.

250