Подполковник Фойзе сдержал своё обещание «поговорить после» и пригласил Павла в бывший кабинет Ореста, где и расположили штаб. Правда, поначалу разговора не получилось, потому что их постоянно прерывали с докладами командиры подразделений, с требованиями отчётов из центрального штаба, с вопросами — начальник полицейских. Но через пару часов, когда Павел уже потерял надежду на обещанную выволочку, звонки и вызовы как-то резко схлынули. Правда, к этому моменту Фойзе выглядел совсем не так бодро, как несколько часов назад в космопорте.
— Я должен был бы объяснить тебе, как ты был неправ, вмешавшись в ход боевой операции «Киплинга», — сказал, наконец, подполковник. — Но что я буду тебе объяснять, когда ты сам всё это знаешь не хуже меня.
Павел кивнул.
— Наказывать тебя я не имею права.
Павел снова кивнул.
— Хотя хотел бы.
Еще один согласный кивок.
— Паша, а ты знаешь, что дело о захвате две недели назад передавали на пересмотр? — вдруг спросил Фойзе. — Только не кивай.
Павел поднял на него изумлённый взгляд.
— Зачем?
— Я настоял, а новый начальник штаба поддержал. И решение уже вынесено.
— Так быстро?
— В отсутствие генерала Литного вся бюрократия начала шевелиться несколько быстрее. А результаты узнать не хочешь?
Павел промолчал. Что ему сейчас эти результаты. Оправдали его или признали виновным — какая теперь разница?
— Ты признан виновным в некорректном проведении штурма, повлекшего за собой смерть заложников, с отстранением от занимаемой должности сроком на четыре месяца, с момента окончания расследования и вынесения приговора. Расследование было окончено и первый приговор вынесен четыре месяца назад, так что срок этот уже истёк. Тебе вернули звание капитана ВКС.
Павел кивнул ещё раз.
— Спасибо. Это, несомненно, утешает. Только я свою вину знаю. А все эти нюансы меня перестали интересовать ровно четыре месяца назад.
— А если я предложу тебе вернуться? — решительно спросил Фойзе. — Неужели откажешься?
Димка-Димка… Ты опять был прав.
— Паша, эта операция для меня в качестве командира «Киплинга» была последней. Я иду на повышение и как только получаю полковника — меня переводят в штаб. Начальник штаба может сам назначить нового командира ребятам. Но он спросил, кого рекомендовал бы я.
Павел смотрел на подполковника расширенными глазами, боясь поверить в то, что сейчас услышит.
Вечером того дня, когда военные оставили Солнечный, Андрей Ревнёв стоял на балконе своего дома, смотрел на звёзды, высыпавшие на густой черноте неба, и крепко прижимал к себе дочь.
Он даже не подозревал, что в одном простом слове может быть сосредоточено столько радости и совершенно сумасшедшего счастья. Внук. Или внучка. Сейчас этот нюанс казался неважным.
— Как же ты теперь, Никушка? — в очередной раз спросил Ревнёв.
Ника тихонько рассмеялась.
— Папа, ты спрашиваешь уже третий раз. Думаю, я успею экстерном закончить институт. Мне это уже предлагали, я отказывалась, хотела по-человечески. Но теперь уж придётся. У меня есть ещё восемь месяцев.
— А потом?
— Потом прилечу сюда, конечно. Неужели буду рожать где-то ещё? Мой ребёнок должен появиться здесь.
— А Паша не будет возражать? — опасливо спросил Ревнёв.
Ника усмехнулась.
— Пусть попробует. Если он решил, что я вполне могу рожать в его отсутствие, то никаких возражений…
— Когда это я такое говорил? — возмущённо спросил голос позади.
Ревнёвы обернулись.
— Я не подслушивал, я шёл вас позвать к чаю, но вы так кричите, что вас слышно ещё в коридоре, — не смущаясь, ответил на их вопросительные взгляды Павел.
Они вовсе не кричали, но он всегда слышал больше, чем мог услышать кто-то другой. Ника вздохнула.
— А как прикажешь понимать то, что ты сказал мне после ужина?
— Только не так! — горячо возразил Павел.
Ревнёв отступил на шаг в сторону и осторожно направился к лестнице, ведущей сразу с балкона в холл первого этажа. Чай — это сейчас очень нужное мероприятие. А вот стоять рядом с выясняющими отношения влюблёнными — слуга покорный.
— Андрей Викторович! — остановил его уже в конце балконной галереи голос Павла.
Он обернулся. Павел и Ника, держась за руки, почти бегом догоняли его. Догнали, остановились, переглянулись. Ну и?
— Андрей Викторович, я давно хотел вам сказать… спросить… — Павел начал решительно, но быстро сбился.
Ника подтолкнула его в бок, не отрывая взгляда от Ревнёва. Тот насторожился, но Павел быстро с собой справился:
— Я хотел просить руки вашей дочери. Вот.
Смущённый взгляд синих глаз из-под рыжих вихров и слегка старомодные слова были так неожиданны в исполнении этого мальчика-воина, что Ревнёв невольно улыбнулся, но быстро посерьёзнел под суровым взглядом дочери.
— Я надеюсь, ты сможешь сделать её счастливой, — только и смог он сказать.
Снова лайнер. Дмитрий смотрел в иллюминатор салона первого класса. Вниз уходила огромная чаша Каджеро, медленно принимая привычную форму шара.
Всё. Всё закончилось. Пашка получил свою Нику, вернулся на «Киплинг», скоро станет отцом. Дмитрий подавил снова вскинувшуюся тревогу за этого малыша, впервые в жизни не желая обдумывать её происхождение. Аристов сказал, всё должно быть нормально. Не надо анализировать свои страхи, это нервы. Просто нервы.
Много-много рыжих птенцов удачи. Он даже зажмурился от удовольствия.
Кледнер мёртв. Пашка всё-таки сделал это. Что ж, это было самое правильное в той ситуации. Кледнер мёртв…