— Феникс и Ти — хищники, загрызут живьём, если что. А Балу не такой.
Феникс… Как нечасто приходится жалеть об ушедших, чувствовать пустоту. А тут даже каменное сердце бездушного динозавра щемит от невыносимого чувства потери.
Ливень усилился, и сквозь его струи уже вообще ничего нельзя было различить — ни дорожку, ни деревья. Только очертания крытой беседки-веранды впереди. Спасаться от воды было уже поздно, но струи дождя становились хлёсткими, как удары плети, и оставаться под ними было неприятно. Кир, не разбирая дороги, взбежал вверх по ступенькам, распахнул лёгкую резную дверцу и влетел внутрь, резко провёл рукой по мокрому ежику волос, стряхивая капли с ладони. Надо переждать этот потоп, не вечен же он.
Инстинкты сработали раньше, чем он увидел.
— Кто здесь? — собственный голос, резко прозвучавший в приглушенном мерном шуме дождя, показался нелепым.
В дальнем углу, возле окна, примостилась странно короткая округлая фигурка в широком дождевом плаще. Кто мог сюда влезть и зачем?
— Эй! — Кир подошёл и тронул непрошенного визитёра за плечо. Тот развернулся, как ёжик из клубка, полоснул зеленью глаз.
Ника…
Он понял, почему человек показался таким странным. Девушка сидела под плащом, сжавшись в комочек. Она ничего не ответила, отвернулась и уставилась в окно. Широкий капюшон соскользнул на плечи.
Кир осторожно присел рядом. Это было нагло, но он не мог отвести от неё глаз.
— От дождя прячешься? — охрипшим почему-то голосом спросил он.
Ника пожала плечами и вдруг… заплакала. Всё так же, не разворачиваясь. Кир оторопел. Это ещё что такое?
— Эй… Прекрати реветь, слышишь?
Девушка вытерла слёзы и стремительно обернулась.
— А ты мне не указывай! — проговорила она неожиданно сердито. — Можешь уходить!
Уже убегаю…
— Никуда я не пойду. Там дождь, и я тебе нужен.
Это было сказано быстро, скороговоркой, на одном дыхании. Зелёные глаза расширились.
— Ты — мне?! Мне… мне уже никто не нужен.
Снаружи полыхнуло синим пламенем и тут же грохнул гром, словно гроза набросилась из ниоткуда и сразу вплотную.
Всплеск ярости иссяк так быстро, что Кир понял — она и не сердилась.
— Так уж и никто? — он придвинулся ещё ближе, накрыл ладонью её руку. Уберёт?
Не убрала. Вздёрнула подбородок. Глаза, полные слёз, заставили сердце сжаться. Динозавры, может, и бездушные животные, но из этих глаз не должны литься слёзы. Господи, только этого не хватало!..
— Уходи, — Ника всё-таки высвободилась, неловко, будто нехотя.
Кир протянул руку и осторожно прикоснулся к её лицу. Он смахивал кончиками пальцев слёзы, нежно гладил, успокаивая. Она молчала, слегка прикрыв глаза, не отворачивалась, и ему на мгновение показалось, что она ждёт продолжения, что она чувствует то же, что и он. Кир наклонился и уже поймал её дыхание… Какое же морозное у тебя дыхание, голубка — захотелось ему сказать вслух. Только успел сам удивиться нежному прозвищу, и тут Ника вскочила, как ужаленная, вырывая его из состояния невесомости.
— Уходи! Я не хочу ничего, не хочу всего этого!
— Тебе страшно.
— Мне противно!
За что же ты меня так?
— Это неправда.
Внезапно девушка опустила голову.
— Да, неправда, — устало произнесла она. — Просто я не хочу и не могу больше…
В длинных волосах Ники словно запутались танцующие голубоватые всполохи, и снова снаружи ударило громовым раскатом.
— Не можешь что? — мягко спросил Кир, дождавшись, пока гром умолкнет.
— Терять.
Сердце забилось так яростно, что самому стало смешно.
— Ты боишься потерять меня?
— А чем ты не человек? — пожала Ника плечами.
Кир помолчал. Хотелось, чтобы она сказала нечто другое, но это глупо.
— Ты скучаешь по ней? По своей маме? — этот вопрос вылетел внезапно. Он вовсе не собирался бередить кровоточащую рану.
Ника вздрогнула.
— Да, — прошептала она дрожащим голосом.
Дурак!
Кир протянул было ладонь вновь.
— Это же мама, ты же понимаешь…
Рука застыла на полпути. Будто очередная молния шарахнула ледяным ударом.
Нет, я не понимаю.
…В самом начале их знакомства, на первые Рождественские праздники, Балу утащил его с собой. Кир не очень-то и сопротивлялся. Лететь ему всё равно было некуда, а Старик чуть ли не пинками выгонял с «Киплинга».
— И чтобы раньше, чем через две недели, я тебя здесь не видел, Карпов!
Семья Балу жила в Подмосковье, в огромном трёхэтажном доме, с теплицей и гигантской жаровней прямо во дворе. Как только они вошли в дом, на него отовсюду посыпались девушки, вскрикивающие на разные голоса:
— Тони! Тони!
А через секунду в прихожую вывалился ещё один Балу, только одетый в дурацкий свитер в оленях и красную шапочку Санта-Клауса с колокольчиком. Он сграбастал настоящего Балу в крепкие медвежьи объятия и вторил басовитым рёвом всё ещё галдящим девушкам.
— А ну-ка отпустите его! Дайте отдышаться с дороги!
Полная румяная женщина прихлопнула полотенцем того Балу, что был «в оленях», и встала перед вторым, осматривая его искрящимися голубыми глазами.
— Тонио, сыночек, ну наконец-то! Сколько же можно ждать?! Ты же знаешь, если мы не сядем ровно в шесть, мясо пересушится, картофель невозможно будет есть…
Она ещё много чего говорила, увлекая бормотавшего «да мама, хорошо мама» Тони как на буксире, и Киру на какое-то мгновение показалось, что тот стал на пару десятков сантиметров ниже. Сам Кир, слегка обалдевший от нашествия девушек и Санта-Клауса, последовал за ними, подталкиваемый Балу «в оленях».