Аристов поймал его взгляд, обращённый к двери, усмехнулся понимающе.
— Ладно, самое главное я тебе сказал. Сейчас, позову.
Он быстро поднялся и вышел.
Павел остался один. Подошёл к окну, подумал, не открыть ли жалюзи. В одной из рекомендаций Аристова прозвучало: избегать яркого света первые пару недель. Да. Но там же уже вечер.
Одно нажатие кнопки, и плотная завеса медленно уползла в сторону, открывая вид на сад, посадочную площадку, городок за территорией дома. Павел почти не помнил этот пейзаж. Когда он видел его год назад, то не обращал внимания на местные красоты — тогда это был самый обычный вид из окна — постройки и чужая растительность. Но теперь он казался ему самым восхитительным и волшебным видом на свете. Павел не знал, как долго пробудет на Каджеро, не представлял, куда он отправится дальше, не был уверен в том, что вообще когда-нибудь вернётся сюда ещё раз, как и в том, что покинет эту планету вообще. Но он знал твёрдо, что эти стройные, даже в полумраке ярко-зелёные причудливые деревья, эти изгибающиеся волнами по саду дорожки, эти буйные цветы на клумбах, эти светлые здания вдали — всё это навсегда врезалось в память и останется с ним везде, куда бы он ни улетел отсюда.
Позади открылась дверь. Он замер, не решаясь обернуться. Шаги. Эти шаги он узнал бы в самой густой толпе. Лёгкие, танцующие шаги его женщины, самой прекрасной женщины на свете. Она подошла совсем близко, так, что Павел уже слышал её взволнованное дыхание. Вздохнул, набираясь смелости, и медленно повернулся. Он не видел этого лица, казалось, целую вечность, мог только мечтать о нём, об этом зелёном взгляде, мог только во сне прикоснуться ко всему этому, но сон был так невесом, так неизбежно ускользал, что только добавлял тоски.
И вот теперь она — перед ним. Смотрит тревожно, ждёт.
Ника не отрывалась от лица любимого и с облегчением видела, что его взгляд снова живой. Не та зеркальная стена, которая мешала им обоим всё это время, а снова внимательный, глубокий взгляд синих глаз, в которых она тонула, как и раньше.
— Львёнок, — тихо сказал он.
Девушка шагнула ещё ближе, погружаясь в синие волны, ласкающие душу, в объятия сильных рук, бережно притягивающих её к нему. Она прижалась к груди Павла, прислушиваясь к биению его сердца, но он не позволил ей долго наслаждаться этой неподвижностью. Он слегка отпрянул, настойчиво поднял её лицо и поцеловал. Нежный, осторожный поцелуй — словно в первый раз.
Зрение практически полностью восстановилось. И даже потихоньку начало забываться то жуткое время, когда весь мир был погружен в туманную тьму. Первые пару дней Павел просто тихо радовался возможности видеть. Но этой тихой радости хватило ненадолго. По мере возвращения сил его стало беспокоить то, что возвращались они слишком медленно, он всё ещё быстро уставал. Вернуться в форму ему помогали ежедневные тренировки — благо, в доме Ревнёва находились собственный оснащённый тренажёрами зал и бассейн, а Димка всегда был рад составить компанию для спарринга.
Он старался соблюдать правила, установленные Аристовым, но чем дальше, тем труднее это становилось, и скоро он махнул на них рукой.
Павел сел — почти упал — в глубокое кресло и поморщился, поглаживая левое плечо. Он заметил как Ника, сидевшая около туалетного столика, проследила его движение в зеркале и покачала головой, но ничего не сказала. Отложила щетку для волос и начала заплетать косу. Павел чуть заметно улыбнулся.
— Сердитый Львёнок, — нежно проговорил он.
— Не смешно, Паш.
Павел выпрямился в кресле.
— Поцелуй меня лучше.
Девушка развернулась на пуфике, оказалась лицом к нему.
— Лучше чем что?
Так, понятно.
— Мы и сами можем подойти, мы не гордые!
Павел подскочил к пуфику, встал перед Никой на колени, заглянул в глаза.
— Ты ещё не готов к таким нагрузкам, это я тебе как врач говорю, — она, казалось, абсолютно не замечала его манёвров.
— Доктор Лазарева, вы совершенно правы!
Намёк прошёл незамеченным.
— Если тебе плевать на моё мнение, то можешь поговорить с Володей. Он скажет тебе то же самое.
Павел опустил голову и вздохнул.
— Мне не плевать, просто я рассчитываю свои силы. Не первый год замужем, Ника.
Она встала, аккуратно обошла неподвижного Павла и стала поправлять подушки на кровати.
Между прочим, он совсем не устал, и ему очень хотелось бы добавить физической нагрузки. На двоих.
— Ника…
— Видимо, ты не совсем правильно рассчитываешь. Или забываешь некоторые составляющие.
Ну, что я не так делаю? Сейчас-то что?
Он прищурился и наконец встал с пола.
— Ты о чём?
— О твоей самостоятельности, которая, прости, иногда превращается в махровый эгоизм.
Ее голос звучал странно напряжённо, как будто ей не хотелось говорить то, что она говорит. Или наоборот, хотелось говорить больше, но она себя сдерживала.
— Ты о сафари?
— В том числе.
— Ты прекрасно знаешь, что я не мог поступить по-другому, зачем ты снова…
— Мог, но не захотел. Чувствуешь разницу? Тебе легче умереть в джунглях, чем попросить о помощи. И у кого — у меня!
Голос Ники опасно пошёл вверх, надо бы остановиться — но ответить иначе Павел не мог:
— Я привык решать проблемы сам и по-своему. Сам.
— Сам? — зелёные глаза потемнели. — Когда ты сорвался там, у Дэна, я поняла. Ты был дезориентирован и совершенно сбит с толку. Но теперь, после всего — опять сам?!
— Ты знаешь, что я имею в виду.