Он старался говорить спокойно. Ей придётся это принять. Он не умеет иначе, он стал тем, кем стал только потому, что не полагался ни на кого, потому что не боялся решать и делать. И менять он ничего не будет!
— Ты прозрел лишь физически. В остальном ты слеп, как и был. Ты ничего не чувствуешь, ничего!
Ничего не чувствую? Как ты такое могла…
— Ты упёртый, до мозга костей упёртый баран! Ты так ничего и не понял!
Девушка махнула рукой и рванулась к выходу, но Павел успел заметить слёзы в её глазах, и тут его словно ударило.
Господи, что ж я делаю…
В мгновение ока он оказался позади неё, прижал к себе, преодолевая лёгкое сопротивление. Левой рукой осторожно запрокинул её голову и поцеловал.
Ну да, баран. Но ты же любишь меня, правда? Не злись, любимая моя.
— Не злись, — выдохнул он между поцелуями.
— Если с тобой ещё что-нибудь случится, я… я не знаю…
На секунду ему показалось, что это уже было. Он держал её в своих объятиях, там, на Земле, на её маленькой уютной кухне, а она дрожала в его руках, и он думал о ней то же самое, сам внутренне содрогаясь от запоздалого страха за неё. «Если с тобой что-нибудь случится»… Она боится за него. К этому нужно привыкать — на свете появился человек, которому он нужен и который боится его потерять. Перед кем он теперь отвечает за себя и свою жизнь.
Павел медленно развернул Нику к себе и заглянул в глаза.
— Я постараюсь, милая. Я обещаю, я просто не могу так сразу. Я обещаю…
Ради тебя я на всё готов.
Владимир Аристов сидел в своей лаборатории, в кресле перед длинным столом. Приборы были уже выключены, рабочий день окончен, сотрудников он отпустил. Он уже собирался выключать все приборы и сам уходить, как вдруг пискнул сигнал вызова голографона. Аристов включил экран.
— Привет, Володя, — сказал Ревнёв. — Ты сейчас очень занят?
— Добрый вечер, Андрей. Да нет, уже собирался уходить.
— Отлично. Зайди ко мне, как вернёшься, надо поговорить.
Ревнёв поджидал его в кабинете с открытыми дверями.
— Тебе надо съездить на Второй материк, срочно, — с порога заявил он. — Надо проверить, наконец, что там творится. У меня очень нехорошее ощущение.
Аристов присел к столу напротив Ревнёва. Тот потер виски.
— Ты что-то нашёл? Чёрную бухгалтерию?
Ревнёв поднял на него взгляд и запоздало усмехнулся.
— Мой бывший лучший друг, — язвительно произнёс он, — не стал бы держать чёрную бухгалтерию в доме. Нет, это другое. Ты не посмотришь одну диаграмму?
Аристов присел к столу, и Ревнёв включил перед ним отдельный монитор.
— Смотри. Вот это — вес добытых неоний. А здесь — сырьё для производства. А вот тут — нечто непонятное.
— Погоди… — Аристов всматривался в цифры.
Ему трудно было включиться в процесс с ходу, и он медленно вникал в каждое число на мониторе. Аристов сам в своё время участвовал в разработке технологии производства — Ревнёв об этом помнил, потому и позвал его для консультации.
По всему выходило, что отходов от производства уничтожалось процентов на шестьдесят меньше, чем должно было по плану. Кому могли понадобиться отработанные водоросли?
— Твое появление на производстве не должно вызвать никаких подозрений, в отличие от моего, — решительно подвёл черту Ревнёв. — Да, так будет лучше всего.
На следующий день Андрей мерил широкими шагами свой кабинет. Сотни вопросов и подозрений крутились в его голове, но ярче всего на данный момент было чувство досады. На самого себя, на собственную глупость и доверчивость. Наивный, он думал, что Орест явился манной небесной. И действительно, с тех пор как тот вновь появился на Каджеро, дела пошли в гору. Сафари заиграло новыми красками, наладился сбыт «Анадиомены». Сафари-то заиграло — покрасило всё в красный цвет. А косметика… Почему свободолюбивый, даже властолюбивый Орест вернулся? Он же так старался вырваться из-под опеки «Артемиды» и его, Андрея опеки. Почему согласился играть роль второй скрипки? Да потому что — не второй, потому что он никогда не сдавал своих позиций. Даже не собирался. Открытие неонии — вот что на самом деле привлекло его внимание, вот почему он объявился. И почему это раньше не пришло ему в голову — это же яснее ясного, это не совпадение!
Тот молодой ненормальный биолог, прорвавшийся к нему вскоре после запуска первой линии «Анадиомены». «Ваша косметика производит отходы пострашнее ядерных». Он тогда просмотрел данные и отмахнулся. Отходы есть отходы — достаточно их правильно утилизировать, и никого не подпускать. Да, никого. Кроме старых друзей…
Володя вернулся в особняк только к вечеру. Уставший и мрачный, он сразу прошёл к Андрею, отказавшись от ужина.
— Предприятие Кледнера свёрнуто, — с порога бухнул он.
Андрей молча пригласил его присесть.
— Вся мало-мальски ценная аппаратура вывезена, людей там тоже не оказалось.
— Ты хочешь сказать…
— Да, учёные, и наши, каджерианские, работавшие под его руководством, и приглашённые — все покинули планету неделю назад. Я связался с Космопортом — такое впечатление, что там эвакуация была. Но кое-что я всё-таки смог узнать.
Володя включил браслет, и перед Андреем развернулась голограмма.
— Что это? — спросил он обреченно. Он догадывался, что услышит.
— Реон.
Орест мелко не плавает.
— Тот самый сильнейший галлюциноген, разработанный на основе органики. Именно туда и пропадали сверхурочные шестьдесят процентов из добытых неониий. Туда, а не на новые опыты.